Жена его говорила об этом Ксенофонтову. Я не знаю, что сделано ЦК, но боюсь, что одного заявление тов. Буциевич мало.
Она просила напомнить Вам об А. А. Буциевиче и сказать о нем в ЦК».
В мае 1924 г. к Дзержинскому обратилась в Ливадии служащая Внешторгправления Искрицкая с жалобой, что ее муж, сотрудник ГПУ Искрицкий умер два года тому назад от тифа. Работал в Ростове, она осталась с ребенком на руках, ГПУ не оказало никакой помощи. Дзержинский просил секретаря навести справки и оказать помощь Искрицкой».
В другом случае Дзержинский 6 апреля 1924 г. поручил Ягоде: «Убитому товарищу необходимо устроить похороны так, чтобы почти все сотрудники и войска приняли участие. Семью необходимо полностью обеспечить».
17 мая 1925 г. Дзержинский писал Беленькому о необходимости выплачивать ежемесячно 1/3 жалования Уткиной, жене комиссара на содержание сына Уткина.- «В этом не может быть никаких колебаний. Прошу Вас принять меры и сообщить мне о результате. Надо оформить так, чтобы не нашлось толкователей, которые отменили бы это решение».
К своему председателю сотрудники ВЧК-ОГПУ обращались с различными просьбами частного характера. Так, 12 сентября 1922 г. секретарь Деткомиссии ВЦИК Назаров просил Дзержинского помочь ему в решении жилищного вопроса. Он проживал в квартире, которая ранее принадлежала начальнику милиции Корневу, после отъезда которого в порядке самоуплотнения вселился Назаров и Царьков с женой. Новые руководители Главмилиции старались выселить проживавши там семьи. Назаров просил Дзержинского «оградить нас от этих притязаний и возможности быть выброшенными на улицу». После наведения справок квартира осталась за жильцами.
Дзержинский защищал сотрудников от клеветы и нападок. Он считал, что при начале разбирательства по любому вопросу необходимо «прежде всего выяснить вполне лицо заявителя со стороны его наличности партийности, честности, ибо очень часто заявители оказываются анонимами или лицами, абсолютно не заслуживающими доверия, а между тем, давая ход таким очень часто клеветническим заявлениям, дискредитируются честные товарищи и люди». Например, по делу обвиняемых Кобозевым руководителей НКПС, которые будто бы мобилизовывали коммунистов «в наказание за обличения на фронт оказалось, что это клевета, основанная исключительно на заявлениях анонимов, что не было Кобозеву известно только потому, что не выяснил и не проверил лиц, подписавшихся под заявлением». Дзержинский распорядился издать циркуляр, в котором указать, что «всех клеветников и обвинителей без достаточных данных наказывать самым беспощадным образом... Приказ этот должен быть распечатан и прочитан ответственными работниками и следователями ЧК».
В связи с распространяем слухов о жизни члена оперативного штаба боевого отряда ВЧК С. Чернова, порочивших его, 14 мая 1918 г. Дзержинский просил назначить расследование в спешном порядке, поручив это коллективу фракции большевиков...».
В феврале 1921 г. Дзержинский обязал Менжинского разобраться в отношениях между сотрудниками Киевской губЧК и Особым отделом, хотя для него была «ясна вся вздорность обвинений, основанная на бывшем между Ос. от. Киев. воен. окр. и губчека антагонизме. Всякие сплетни, смешения лиц и т. п. могли на такой почве разрастаться в дела». Особый отдел вел агентурное наблюдение и следствие за сотрудниками ЧК, что было грубейшим нарушением. К делу были причастны чекисты Деницкий и Шнейдерман. 25 февраля 1921 г. Дзержинский просил Менжинского «дать циркулярное разъяснение всем Ос. отд., что они не имеют права заводить агентурные дела против чекистов без согласия председателя ЧК, а равно и против более или менее ответственных коммунистов без согласия парткома. В случае, если возникают серьезные подозрения, о которых по местным условиям нельзя доложить пред-чека и парткому - дело препровождать в Центр для дальнейшего направления.
Кроме того, считал бы полезным запретить Ос. от. заводить дела и производить аресты по делам им не подведомственным».
23 сентября 1922 г. Дзержинский писал Уншлихту о интриге Будникова против Г.И. Бокия, считая, «нельзя не верить Бокию, которого мы все знаем. Я потому приостановил чистку его отдела до его возвращения».
Дзержинский считал необходимым отстаивать в спорах тех сотрудников, которых хорошо знал по совместной работе. Так, 27 апреля 1920 г. после ознакомления с содержанием телеграммы на имя председателя военного трибунала К. Данишевского от предревтрибунала Донобласти относительно привлечения Н.Д. Скрыпника к суду. Феликс Эдмунович писал: «...Должен указать, что тов. Скрыпник мне лично известен еще с подпольной работы, и Цека неоднократно давал ему ответственные поручения. Еще задолго до этого там не Кавфронте создалась склока и сплетни, и я не допускаю и мысли, чтобы тов. Скрыпник был бы причастен и к уголовному преступлению. Ввиду этого прошу В/ срочного распоряжения предревтрибуналу Донобласти о прекращении дальнейшего ведения следствия по этому делу и выслать весь материал к нам в Москву для совместного его обсуждения в интересах беспристрастности.
Одновременно указываю, что на днях туда, на Кавфронт выезжает тов. Ландер, обличенный широким правом от ВЧК и Особого отдела ВЧК, который вполне сумеет продолжить ведение следствия, если оно потребуется.
О последующем прошу Вас уведомить меня».
22 июля 1921 г. Дзержинский обратился в НКЗем к Козыреву: «Прежде чем пересылать прилагаемое заявление в ЦКК, я думаю обратить на это дело Ваше внимание, т. Козырев. Тов. Артузов (Фраучи) честнейший товарищ, и ему не могу не верить как себе. Просил бы Вас принять меры для того, чтобы положить конец опи-суемым безобразиям Юркина. Уведомите меня, пожалуйста, как Вы решили поступить по этому делу».