5 января 1922 г. от платформы Ярославского вокзала отошел поезд уполномоченного ВЦИК и СТО по вывозу хлеба и продовольствия из Сибири. Экспедиция состояла из 40 человек. В Москву она вернулась 8 марта 1922 г. Это была самая длительная командировка Дзержинского.
7 января 1922 г. Дзержинский поручил управляющему делами В.В. Дельгазу вести дневник экспедиции и установить контроль за выполнением его поручений и заданий как отдельными лицами, так и созданными комиссиями, а каждому сотруднику экспедиции ежедневно вечером передавать Дельгазу рапорта о произведенной ими работе для составления общей сводки.
Ознакомившись с состоянием ТЧК Омска, Дзержинский оценил ее состав «чрезвычайно слабым- полупартизанским», многие сотрудники больны тифом, и просил срочно прислать сотрудников. О положении же в Сибири он сообщил Ю.М. Стеклову 31 января 1922 г., прямо указав, что «если не обратить внимания на Сибирь, мы можем ее потерять. Продналог возбудил против нас крестьянство в Сибири, так как урожай был гораздо ниже предположений, по которым был определен размер налога. Пролетариата, кроме транспортников, почти нет или только формируется (копи Кузбасса). На транспортников же никто не обращает внимания», к тому же отсутствуют партийная, профсоюзная и культурная работа, отсутствует необходимая литература, «настроение антиспецовское», тяжелое материальное положение населения. - «В результате не можем справиться с боевым заданием. Январь потерян».
На следующий день Ф.Э. Дзержинский сообщил Л.П.Серебрякову из Новониколаевска, что подготовил для ЦК РКП(б) обстоятельный доклад, в котором выразил тревогу за положение в Сибири: «Здесь, в Сиббюро, боятся говорить, что есть, из опасения подорвать силы, сосредоточенные все на продовольственном] «налоге» и требующие самоотречения и не рассуждения, а исполнения. И еще боятся прослыть «паникерами, находящими увертки для своей слабости. Красная Армия, видящая, как сажают раздетых в подвал и в снег, как выгоняют из домов, как забирают все, разложилась». Он просил Серебрякова дать «верному человеку» перепечатать доклад и направить его в ЦК, на Коллегии НКПС обсудить его предложения, а также прислать в Сибирь «товарищей, бывших в голодных местах, чтобы они рассказали красноармейцам ужасы голода, чтобы в их душах померкли ужасы продналога в Сибири и поняли, что так надо было поступать. Иначе - ведь армия наша крестьянская, не вылечится от виденных ею образов.
Еще 28 января 1922 г. после согласования с Дзержинским Ун-шлихтом было утверждено «Положение о местных комиссиях по борьбе с голодом органов и войск ВЧК». На его основании при всех губернских и областных ЧК были созданы комиссии для организации помощи голодающим, борьбы с эпидемиями и хищениями продовольственных грузов, направляемых в местности, охваченные голодом. Для руководства работой комиссий при комитетах помощи голодающим и в штабах округов в войсках ВЧК были созданы военные секции. Комиссии состояли из 3-х человек во главе с председателем-заместителем предгубЧК (или обЧК) и двух членов: от местной ЧК и военной секции.
Положение четко определило обязанности комиссий: «усиление до максимума бдительности по отношению к контрреволюционным элементам, спекулирующим на голоде, изоляции их и привлечения к ответственности, контроль за работой организаций и учреждений, ведущих непосредственную борьбу с голодом, эпидемиями и хищениями продовольственных грузов, оказание помощи голодающим в детских домах, больницах, яслях, сбор пожертвований и др.».
7 февраля 1922 г. В. Л. Герсон в разговоре но прямому проводу с А. Я. Беленьким передал, что В.И. Ленин интересовался состоянием здоровья Дзержинского и мнением врача и может ли он далее оставаться в Сибири и сообщить ему так, чтобы Дзержинский не знал. В этот же день Феликс Эдмундович писал своей жене из Омска: «Тебя пугает, что я так долго должен буду оставаться здесь. Быть может, я смогу уехать отсюда в первых числах марта, еще не знаю, но я должен здесь работать с отчаянной энергией .-чтобы исправить дело, за которое я нес и несу ответственность. Адский. сизифов труд. Я должен напрячь всю свою силу воли, чтобы не сдаться, и устоять, и не обмануть ожиданий Республики. Сибирский хлеб и зерно для весеннего засева - это спасение для нас и наша опора в Генуе.
Неоднократно я доходил здесь до такого состояния, что не мог почти спать, и бессильный гнев подсказывал мне мысли о мести по отношению к тем подлецам и идиотам, которые сидят здесь. Они обманывали нас - здесь было абсолютно пустое место. А в массах, даже партийных, - равнодушие и непонимание того, какой грозный период мы переживаем. Всем надо было заняться нам самим - связать раздробленные части длинной нитки сибирских дорог в одно целое и с округом. Необходимо следить за каждым распоряжением, чтобы оно не осталось лишь на бумаге, всех надо было встряхнуть и привлечь к участию в выполнении боевого задания, порученного нам. Я должен усмирять свой гнев, чтобы окончательно не разбить организации. Вдобавок и в политическом отношении здесь не все благополучно. Чувствуется рука эсеров и агентов Японии. В такой атмосфере я должен работать. Правда, при мне отдельные помощники — партийные товарищи и спецы, и, в конце концов, я надеюсь, что мы свою задачу выполним. Но так уехать отсюда не могу, несмотря на то, что здесь так тяжело.
Я не мог бы никому взглянуть в глаза, и это было бы для меня невыносимое мучение, оно отравило бы жизнь. Сегодня Герсон в большом секрете передо мною спрашивал Беленького по поручению Ленина о моем здоровье, могу, ли я здесь в Сибири оставаться дольше без ущерба (вреда) для здоровья. Конечно, работа моя здесь не содействует здоровью. В зеркале я вижу лицо злое, нахмуренное, с подпухшими глазами и состарившееся. Но если бы меня отозвали раньше, чем я мог бы сказать сам себе, что миссия моя в значительной степени окончена, я думаю, что здоровье мое ухудшилось бы. Отозвать меня должны только в таком случае, если мое пребывание здесь оценивают отрицательно или как бесполезное, если хотят меня осудить, как наркомпуть, который несет ответственность за то, что не знал, в каком положении находится его хозяйство.