С 1922 г., после судебного процесса над партией правых эсеров, содержание политических заключенных стало еще строже. И те были вынуждены выступать против введенных администрацией ограничений. Так, Президиум ВЦИК РСФСР 10 апреля 1922 г. рассмотрел заявление 42 левых эсеров (интернационалистов), содержавшихся в тюрьме в Малом Кисельном переулке (Москва). Они указали, что «сидят без суда и следствия многие тяжело больны, в том числе туберкулезом в острой форме и др.» Считая «борьбу за освобождение в таких условиях элементом борьбы за жизнь» и исчерпав все возможности путем переговоров с представителями Советского правительства «прекратить систему расправы РКП над членами партии ЛСР, не получив никакого официального ответа на письменное заявление коллектива на имя ВЦИК и ГПУ от 27 марта с.г. о срочной ликвидации наших дел», левые эсеры с 4-х часов дня 1-го апреля объявили голодовку, выдвинув ряд требований:
1) немедленного освобождения всех левых эсеров (интернационалистов) из тюрем на всей территории РСФСР; 2) предоставления свободного выезда за границу тем из них, которые этого пожелают или кого правительство не сочтет возможным освободить. От имени заключенных заявление подписали Б.Д. Камков, А. Попов и Я. Богачев.
ГПУ вынуждено было отреагировать на эти требования, и 6 апреля 1922 г. И.С. Уншлихт сообщил М.И. Калинину: «Представителями ГПУ приняты все меры для прекращения голодовки, а именно:
а) назначено медицинское освидетельствование всех голодающих и в спешном порядке наиболее слабые помещаются в санаторий;
б) в течение 2 недель будут закончены дела всех ЛСР, причем им будет объявлено о решении, кто передается в ревтрибунал, высылается или освобождается».
По заданию Дзержинского следователем ГПУ С.М. Грункиным была обследована тюрьма Московского уголовного розыска. В своем докладе Грункин отметил переполненность тюрьмы заключенными (при вместимости тюрьмы на 200 человек содержалось 526), жалобы на грубое отношение при допросах, а заключенный Семенов заявил об избиении при допросе. 4 апреля 1922 г. Дзержинский наложил резолюцию: «Дело об избиении Семенова выделить, настоящий же доклад передать Центророзыску и нач. МУР для принятия возможных мер».
Дзержинский внимательно относился к просьбам и заявлениям, касавшимся заключенных. Так, в январе 1921 г. он получил от наркома здравоохранения Н.А. Семашко письмо А. Невзоровой-Лозовской с ходатайством об улучшении положения арестованного анархиста В.М. Эйхенбаума и переводе его из Бутырской тюрьма на общий режим. Не ранее 14 января 1921 г. Дзержинский писал Герсону: «Если возможно, перевести и доложить мне».
14 июня 1922 г. в ответе на обращение в Президиум ГПУ от председателя Московского комитета Политического Красного Креста Е.П. Пешковой о состоянии здоровья М.А. Спиридоновой им было указано своему секретарю. «Вернуть мне это с актом о состоянии здоровья Спиридоновой (скоро ли сумеет принимать участие в работах своей партии? Это главный вопрос для нашего врача.
2) Фишману разрешить уехать,
3) Богоявленской не разрешать ухаживать за Спиридоновой.
19 сентября 1922 г. в записке в Политбюро ЦК РКП (б) Дзержинский предложил передать тюрьмы из НКЮ в ведение НКВД, обосновав необходимость этого решения. Он писал, что «международная политическая сторона не играет роли так как и во Франции, и в ряде других государств тюрьмы находятся в ведении МВД. Для передачи тюрем в НКВД Дзержинский указал на ряд причин: с упразднением местных отделов юстиции и введением независимости от исполкомов и прокуратуры НКЮ лишилось, связанных и подчиняемых исполкому, могущих заведовать тюрьмами; создание местных отделов, административно подчиненных прокурору и не подчиненному исполкому - «бессмыслица в деле управления тюрьмами. Точно так же, как и создание органа, подчиненного и исполкому и прокурору, или передача этого дела непосредственно суду»; подчинение тюрем НКЮ отвлекает его от организации судов и надзора за законностью во всех учреждениях, в том числе и в тюремном управлении; «содержание арестованных - есть источник всяких незаконностей», находясь в ведении юстиции, борьба самой юстиции с этими незаконностями осложняется личными мотивами и безответственностью в этом деле самих представителей НКЮ.
Зато передача в ведение НКВД налаживает тесную связь на местах с исполкомами, ведет к сокращению аппарата управления: в нем милиция, розыск и тюрьма. Это обеспечит и интересы ГПУ, которые требуют гибкости в зависимости от места, времени и непредвиденных обстоятельств, и даст гарантию, что НКЮ организует надзор за законностью содержания арестованных, не будучи заинтересован сам в этом деле».
Предложение Дзержинского ВЦИК решил положительно.
А в центре его внимания текущие дела. 1 сентября 1923 г. он предлагает М.М.Луцкому ознакомиться с делом, поехать в Бутырскую тюрьму, лично допросить и побеседовать с Дружининым и Левицким «для того, чтобы уяснить психологию этих людей и дать себе отчет в характере дела, которое имеет громадное значение политическое и симптоматическое. К делу никоим образом нельзя отнестись чисто формально, необходимо выявить душу этого дела и душу Дружинина».
21 декабря 1923 г. во внутренней тюрьме ГПУ покончил с собой член ЦК ПСР С.В. Морозов. Осколком стекла он вскрыл себе вены, приняв меры к тому, «чтобы льющаяся кровь не была замечены охраной». «Социалистический вестник» писал, что Морозов выполнил «до конца свое намерение принести себя в жертву за сво-
их ближайших друзей, за сотни и тысячи социалистов, томящихся в тюрьмах Советской России». Это событие стало предметом специально разбирательства Дзержинского. Он постоянно интересовался количеством заключенных, режимом их содержания, соблюдением установленных правил. 6 апреля 1924 г. он просил К.Я. Дукиса прислать список арестованных, содержащихся во Внутренней тюрьме ОГПУ, указав: «с какого времени сидит, за кем числится, на каком этаже?» А 11 апреля 1924 г., указав Г. Ягоде на большое количество арестованных во внутренней тюрьме ОГПУ (295 человек), просил «просмотреть список совместно с теми, за кем числятся арестованные на предмет сокращения сидящих здесь и продвижения их дел. Такой просмотр прошу производить ежемесячно».